Открыть исторический тред и понаблюдать, как он превращается в подобие «Приюта антислэшера» или треда о вегетарианстве. Да ну его, такое счастье.
Лучше уж говорить о творчестве Толстого и Достоевского – благо интересных направлений разговора здесь очень много.
А теперь по теме. Почему некоторые моменты книг Толстого (и «Войны и мира», в частности) воспринимаются как тенденциозные? Здесь проявляется чисто русская специфика восприятия фигуры автора: писатель - это не только художник, но и пророк. Иными словами, для большинства читающей и думающей публики художественное слово практически ничего не значило само по себе, но приобретало некий чуть ли не сакральный смысл, если в нем была Идея. И сам писатель считал себя писателем только тогда, когда у него была Идея, которую он проповедовал посредством своих произведений (писать "ради плетения словес" считалось делом несерьезным и к большой литературе отношения не имеющим). А идея обычно субъективна и может не совпадать с мнением других людей, тем более, если люди эти живут полтора столетия спустя.
К тому же, немаловажен и тот факт, что во время выхода романа у публики была установка на чтение эпоса. А эпос иногда заменяет историю. Или, иначе говоря, сведения об истории иногда черпаются из эпоса. Отсюда противоречие между тем "как было на самом деле" и тем, "как оно описано Толстым".
Далее. Часто при чтении «Войны и мира» создается впечатление, что Толстой-мыслитель пытается взять верх над Толстым-художником, мастером слова (получается это не всегда – куда лучше запоминаются сонливость Кутузова, раздражительность Наполеона, а вовсе не длинные философские рассуждения).
Точка зрения автора - события и явления происходят из множества причин. Поэтому неважных, несущественных среди них нет. Значительным становится абсолютно все, поэтому чем больше названо, тем лучше и правильнее. Отсюда огромное число деталей (многословие Толстого вызывало недоумение и у его современников – мол, зачем нужно настолько подробно все описывать? Зачем нужны эти философские рассуждения?). Но Толстой ради стремления назвать _все_ даже стиль изложения приносит в жертву: например, ставит 3 союза «что» в коротком предложении («Она знала, что это значило, что он рад, что она не уехала»).
А что касается необъективности и тенденциозности, то предыдущий разговор о полководцах интересным образом соотносится и с мировоззрением Толстого. Если говорить упрощенно, то своим романом Толстой отрицает объективность как явление.
Непостижим человеческий организм и непостижима болезнь, потому боль – это сочетание многих страданий. Непредсказуемы сражения и войны, потому что слишком много разнонаправленных сил влияет на их исход, и «иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед» (с). Непознаваема политическая и социальная деятельность человека и всего человечества, потому что жизнь не подлежит _однозначному управлению разумом (носители этого рационального разума: например, Наполеон, Барклай-де-Толли и Сперанский – воспринимаются автором как «нежизненные», «ненастоящие» - а потому не заслуживающие симпатий). О Кутузове же Толстой пишет иначе: «… в нем вместо ума (группирующего события и делающего выводы) была одна способность спокойного созерцания хода событий. Он ничего не придумает, ничего не предпримет... но все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит». Кутузов из «Войны и мира» (не путать с реальным лицом русской истории!) презирает знание и ум, но обладает взамен им некой иррациональной «высшей мудростью» - душой и духом. Это и есть, по Толстому, главное и исключительное достоинство русского народа, и поэтому так тенденциозно (и необъективно) автор описывает Наполеона, который воплощает для автора принцип отделения - «один над всеми», тогда как Кутузов, наоборот, описан по принципу единства – «один из многих».
Разумеется, современным читателем, для которого авторитет классика уже не является чем-то незыблемым, точка зрения Толстого может восприниматься иногда и как карикатура. Например, Толстой настолько искренне верит в превосходство духа над разумом, что, называя истоки самоуверенности разных народов и объясняя самодовольство немцев их учёностью, французов — верой в свое обаяние, англичан — государственностью, находит для русских формулу, которая сейчас звучит довольно смешно: «Русский же самоуверен именно потому, что он ничего не знает и мать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что-нибудь» (с). Если немного поиронизировать, то можно сказать, что Толстой еще в 19 веке сумел разглядеть в русском народе своеобразный источник постмодернизма.
Позже.
Кстати, в качестве резюме к состоявшемуся ранее разговору об объективности, неоднозначном толковании событий и вообще восприятии человека чужими глазами очень к месту будет еще одна цитата из Льва Николаевича:
" Люди как реки: вода будто во всех одинаковая и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то теплая. Так и люди. Каждый человек носит в себе зачатки всех свойств людских и иногда проявляет одни, иногда другие и бывает часто совсем не похож на себя, оставаясь все между тем одним и самим собою."