[Анна]

2. Младший сын

Если человеку тяжело убивать себе подобных, значит, он еще не безнадежен. Но если он это все же делает – и не в пылу боя, а спокойно и сознательно, значит, к такому человеку надо присматриваться особенно внимательно.

В фильме хронология примерно такая. Военный командир, жесткий и умный следователь. Потом невероятное минутное взросление… потом еще не повзрослевший, еще щеночек, не просто открытый, но прямо-таки распахнутый в своем доверии к людям… и снова обожженный, ожесточенный войной и потерями человек. И теперь для тех, кто умеет видеть, в результате этого запутанного во времени флэшбэка совершенно ясно – почему.

Страшен момент, когда Фарамир сидит и вспоминает, каким он был – когда в его жизни был Боромир.

Осгилиат, где он был еще таким мальчиком, трогательный, беззащитный, под крылышком у старшего... именно что little brother... мне показалось, кстати, что он задуман моложе своих формально тридцати с хвостиком. Скорее моложе тридцати, лицо уж очень молодое, еще совсем без морщин, и непередаваемое ощущение юности – доверчивости, неуверенности в себе, незащищенности... Все-таки такое выражение лет после двадцати семи уже исчезает, причем навсегда.

На войне оно исчезает еще раньше.

Жуткая, тихая сцена, где Фарамир идет, как слепой, не видя, куда, по колено в воде, и мимо медленно и совершенно неостановимо проплывает в лодке мертвый Боромир, с прекрасным и чуть скорбным лицом, невозвратимо мертвый, в последний раз встреченный старший брат, от которого исходит свет.

Бедный мальчик. Он с детства скрывает чувства... он и в этот момент молчит, кажется, даже не дышит – только смотрит…

И потом - перебив, совершенно взрослое, жесткое, измученное лицо, серое от недосыпания и горя, невыносимая боль в глазах и горькая складка у губ. Фарамир, еще не повзрослевший, еще пушистый, белый, как Фродо до Кольца... момент слома... Фарамир итилиенский, прошедший через самое худшее в своей жизни, все же сумевший не сломаться, но горечью переполненный.

Он переходит на новый этап не тогда, когда Денэтор снимает с него шкуру – может быть, чувствует, что это делается не из ненависти и брезгливости, а для дела. Может быть, любовь и защита Боромира помогают. Он безвозвратно взрослеет в тот момент, когда видит мертвого брата. Денэтору, чтобы ожесточиться, потребовались, видимо, годы тяжести власти. Фарамир получает свою дозу горечи, нужную для взросления, за одну сцену. И боль у него на лице видеть почти невыносимо – боль без крика, боль человека, привыкшего держать себя в руках.

После этого нет надежды и нет юности. Он принимает безнадежное будущее, то, где «War will make corpses of us all» - молча, стиснув зубы, живет и действует в страшном настоящем, приняв его целиком, как взрослый, и думает, что сможет принять все, что с ним случится, без колебаний и жалоб.

Вот только он не знает, что ему предстоит встреча с Фродо – и еще одна беспощадная переоценка абсолютно всего на свете. На сей раз включая не только себя, не только отца – еще и главного светлого, что было в его жизни, Боромира. Если не справился с Кольцом ТАКОЙ старший брат, такой светлый, яркий, добрый, чистый человек, не справиться ни Фарамиру, ни Денэтору.

Может быть, справится Фродо… нет, не с Кольцом. С задачей его уничтожения. И ради этого Фарамир жертвует почти уже осуществленной мечтой своей жизни – стать признанным любимым сыном Денэтора… потому что так дóлжно поступить.

Про последовательность химических реакций между Фарамиром и Фродо я уже столько говорила, что второй раз длинные формулы выписывать совершенно неохота. Так, краткое резюме: у них понимание не в одну сторону, а в обе, и еще… ну, когда любишь, даже если это подвид любви под названием «дружба», всегда открываешься для удара со стороны того, кого любишь. А они нравятся друг другу сразу – и несмотря ни на что. И потому открыты для взаимных ударов. Не только Фродо срывает с Фарамира маску, но ведь и наоборот. И неизвестно, кому пришлось больнее – и кто больше над этим срыванием маски работал.

В той сцене, где Фарамир встает перед Фродо на колено, все маски сняты. Фарамир открыт для Фродо так же, как для Боромира – в том же Осгилиате, почти на том же самом месте… и Фродо тоже открыт. И они друг другу по-настоящему, до конца доверяют.

И потому Фродо в последнем разговоре с Фарамиром и называет нечаянно своего проводника Голлум – а не Смигол. Потому что он открылся и доверился – и проговорился. Потому что это и есть его истинная точка зрения. Трезвая, горькая… да, меня ведет Голлум. Да, почти наверняка на смерть. Нет, я пойду. Я должен. И Фарамир больше ничего не может для него сделать.

Нет, одно он может и сделает – не задушит Голлума. Хотя ему очень хочется.